Проработка семейной памяти о Германии в фильмах

Елена Пукита

В Москве в сентябре проходил фестиваль израильского кино. В первые дни после лета на еще недавно жаркой улице шел дождь. Публика на улице пыталась войти в осенний ритм мегаполиса,  и мало кто спешил в зал № 1 кинотеатра «Пионер» на Кутузовском проспекте 21. Однако тем, кому была интересна семейная память и фильмы Берлине начала XX века мог бы понравиться  новый фильм фестивальной программы — «КАФЕ НАГЛЕР», а также фильмы «ГУД БАЙ, ЛЕНИН!» 2003 года и «VERGISS MEIN NICHT» 2012 года.

ФИЛЬМ «КАФЕ НАГЛЕР»

Фильм немецко-израильского производства был снят молодой женщиной, почти ребенком с татуировкой на голени и пирсингом в носу. Мор Каплански (Mor Kanlansky) из поколения миллиеналов. Дело не в возрасте кинематографиста, а в подходе к раскрытию темы, в перспективе рассказчика, в том «как сейчас носят». В кадре мы видим электронные письма родственников, написанные и полученные синхронно со съёмками фильма. Красавец-отец хочет в кадр, сама автор фильма – в числе персонажей. Инициатором фильма стала Наоми, бабушка автора, ветеран израильской теледокументалистики. Во времена ее карьеры не принято было снимать кино «про меня». Сегодня можно. Бабушка как персонаж, вдохновитель, заказчик и адресат фильма – вообще удалась на славу.

Снят фильм саркастично и нежно. Два варианта рассказа о прошлом: «по правде» и «для бабушки». И лаконично: длительность фильма составляет немногим меньше часа. Фактологически представлены следы прошлого, оберегаемые современными берлинскими обывателями и экспонируемые ими «для своих» в их повседневной жизни. Фильм показывает глазами потомка еврейских владельцев берлинского кафе времен Веймарской республики то, что осталось в современной германской столице от былого праздника жизни — гремящих 20-х.
Мы разглядываем интерьеры берлинского жилого здания старой постройки. Героиня звонит в дверь дома, в котором жили когда-то ее предки, и ее пускают в дом. Мелькают приватные пространства жилища и те, что разграничивают частное и общественное: лифт, впечатляющий фигурно-резными решетками в стиле арт-нуво, деревянные перила на лестничной площадке, сложно-сочиненная берлинская лоджия, воспетая Вальтером Беньямином. «Дух города живёт в Берлине на балконе!». Много трогательных деьталей в кадре: ярко цветущая герань, вид на улицу, окна в окна с другим таким же домам, свет и тени; старинный еврейский семисвечник Менора на шкафу. Он там стоит без религиозных коннотаций, просто как память о прошлых владельцах, уважение к длительности времени существования этого жилого помещения. В фильме представлены малоприметные скверы (почти пустоши, клумбы и кусты) на месте разбомбленных во время второй мировой войны и не восстановленных строений в районе Кройцберг, вокруг Моритц-Платц.

Зритель получает шанс разделить и детективный кураж «поиска корней»! В кадре происходит проникновение в архивы Берлина, причем как в вольготном режиме в сопровождении сотрудницы архива, так и обыденно, в одиночку. Мы видим документы на экране библиотечного монитора компьютера, бумажные документы в руках архивной служительницы, комментирующей по-английски немецкие записи в адресных книгах и разрешительную документацию на перепланировку кафе; интервью с учеными и фальш-свидетелями событий.

Мы как зрители и отчасти соучастники событий сталкиваемся и с исследовательским разочарованием – срок хранения документов в архивах не вечен. Полицейский архив отказывает автору в знакомстве с жалобой соседей на шумное кафе. Срок хранения таких дел не превышает 90 лет.
Хочется отметить языковое разнообразие в фильме, выходящее за пределы английского и немецкого языков. Много звучит немецкой речи – автор умеет сказать «Данке шён», некоторые респонденты говорят по-немецки, сама бабушка исполняет немецкую песенку, сохранившуюся в ее памяти с 20-х годов. Звучит иврит, на котором говорит сегодня семья. Несколько слов произносятся на русском. Титры для фестивального показа были в два ряда: на английском и русском.
Хочется отметить ещё и одну деталь. У бабушки, когда к ней приходит внучка или собирается весь кагал, принято пить кофе со штруделем. Достают сервиз. Он — белого фарфора с золотой каймой — дается крупным планом. По правилам раскладывается и столовое серебро– ложка позади чашки, ручка черпачка в ту же сторону повернута, что и ручка чашки, — а потом всё складывается обратно в матерчатый конвертик с кармашками и завязками. И превращается в сверток, похожий на дорожный несессер. Якобы этот конвертик с ложками в 1925 г. привезли из Берлина в Палестину.

Фильм демонстрирует, похоже, современный стандарт разговора о прошлом: знаем научно-подтверждено жесткую правду; говорим ее в лоб лжесвидетелям; и тут же сами же просим лжесвидетельствовать, фантазируя на основе подлинного и сокровенного, сознательно поддерживаем миф ради тех, кто нам дорог, из лояльности к ним и для того, чтобы сберечь свои тёплые отношения с семьёй. При этом вроде бы отдаем себе отчет в том, где правда, а где наши уютные фантазии и фальш-реконструкции.

ФИЛЬМ «ГУД БАЙ, ЛЕНИН!»

При обсуждении фильма «Кафе Наглер» на ум приходит другой художественный немецкий фильм 2003 года «Гуд бай, Ленин!». В нем так же создаётся фальш-реальность. В этот раз для мамы. Фильм стал притчей, иллюстраций на тему «(н)остальгии», ностальгии по строительству социализма в восточной Германни, и демонстрирует стремление бережно отнестись к иллюзиям старших родственников.

Возвращаясь к фильму «Кафе Наглер», в котором бабушка, когда ткёт ткань своего повествования, также не для себя самой предаётся воспоминаниям, а скорее для внучки. Вдохновляет ее на то, чтобы быть частью теле-режиссерской династии и … опираться на славное семейное прошлое кабатчиков. Интересна роль и старших членов семьи в фильме. Не семья или «свидетели» (это подробно отражено), а роль научного руководителя дипломного проекта. Фильм похож на дипломную работу внучки, в титрах упоминается университет в Иерусалиме.
Фильм жестко и энергично движется именно по законам текста. Не занудно-дотошный, но всё же текст-размышление, суждение о ностальгии пяти поколений. Кино порой превращается в конфликтное, в суровый приговор, который младшие в семье выносят легендам старших. В нескольких суб-версиях происходит конфронтация младших ниспровергателей легенд и бабушки, транслирующей миф о семейной славе. Сын матриарха выдвигает предположение, что круглыми сутками кафе функционировало в том числе и благодаря гипотетической возможности вести гешефт, закрывая глаза на условности, а именно сдавать комнаты для «встреч на час». Внучка узнаёт, что богемная жизнь в кафе если и бурлила, то не реками кофе, выпитыми в Койцберге великими деятелями искусств, как рассказывает и верит бабушка. Ведь деятели искусств пили на Курфюрстендаме, а Кройцберг — перевалочный пункт для иммигрантов. Здесь обитали не сливки общества. Кроме того, долговечная слава здесь невозможна, так как никто не задерживался тут больше пары поколений. Итак, семейный миф о блестящем кафе за морем от Палестины, в Берлине, развенчан. В большом мире про кафе не знают ни ученые, ни берлинские обыватели. О нем не говорят ни на широкую публику, ни на частном микро-уровне. У этого мифа есть значительность, и автору фильма удается собирать круг сочувствующих для сбережения этого фантома. Эту идею исчерпывающе можно выразить словами. Зачем же тогда снимался целый фильм?
Визуальные образы примечательны в частных приватных деталях; хотелось бы сказать о двух вещах этого порядка: о выражениях лиц (часто обескураженные или нелепые в попытке пафоса), а также о пластике тел с той же экспрессией, и о семейных реликвиях (столовое серебро из Берлина, например).
Некоторые из таких деталей (второго плана, предметные следы прошлого) как будто недополучили внимания. То есть как любопытствующий hobby researcher я жажду продолжения пиршества детективного расследования. Например, бабушка показывает с энтузиазмом дом в саду в Израиле и говорит то ли об этом строении, то ли о таком же точно по виду, что предки везли его из Шварцвальда на пароходе! По сценарию внучкиного фильма же к этой детали демонстрируется снисходительное игнорирование. Внучка уже искала славное кафе, и нашла, что семейный миф приукрашивает и преувеличивает значительность былого семейного блеска. И искать следы дома, путешествовавшего по морю на пароходе, ей уже не видеться перспективой, достойной траты сил.
Фильм не оставляет равнодушным, вызывает эмоциональный отклик зрителей. Ностальгия и как двойственное отношение к ней стали его ведущей темой. С одной стороны, нежное, сладостное стремление как к подарку из детства (в психотерапии подобное считается «ресурсом» в эмоциональной жизни каждого человека) и, с другой стороны, беспощадно критичное. Эта двойственность мучительно знакома и моёму сердцу. Вторая тема – собственно сама пост-памяти и воспоминания как предмет повседневного интереса этой израильской семьи — Берлин во временном промежутке 1908 — 1925 год, в котором существовало кафе, принадлежавшее предкам режиссера.

ФИЛЬМ “VERGISS MEIN NICHT”

Несомненно достоин упоминания еще один документальный фильм о прошлом — “VERGISS MEIN NICHT”. Он созданный с опорой на разнообразные источники: от архивов до устных свидетельств. Фильм повествует о паре немецких стариков, их детях и внуках, дружеском и профессиональном окружение в непосредственной близости.

 

Фильм демонстрировали в Гете-институте весной 2017 как нечто, дающее представление о жизни с болезнью Альцгеймера. Мой живой интерес вызвали персонажи: пара неординарных личностей, о которых не написано в энциклопедиях, но которые не были безликими. Эти двое — экспериментаторы с оригинальным жизненным укладом, политические борцы за лучшее будущее, леваки и фрилавщики, объекты наблюдения полиции в бурные 60-е. И сейчас, когда у жены Альцгеймер, эта пара – несдающиеся люди, которые планируют будущее, свое индивидуальное и общее, на двоих. Сомневаются и пробуют. Отступают и воссоединяются.

 

Впрочем, в современных документальных фильмах человеческих лицах так откровенно выражены негативные эмоции. Видео-интервью, тем более долгое, биографическое, позволяет следить не только за словами, но и за невысказываемым. При этом человек в кадре молчит или отрицает свои обиду даже на прямой вопрос. Гнев становится явным в тот момент, когда все цивилизованно-приемлемое в фильме, забота в семье друг о друге, начинает казаться художеством и вымыслом, а боль, противостояние, усталость и упадок — единственно подлинным.

На мой взгляд, картины «Кафе Наглер», « Гуд бай, Ленин!» и «Vergiss mein nicht»стоят того, чтобы их посмотреть. Я бы рекомендовала читателям составить собственное мнение об этих трех фильмах.

Список фильмов:

1. К/ф «Кафе Наглер», 2016. 
2. К/ф «Гуд бай, Ленин!», 2003 
3. К/ф «Vergiss mein nicht», 2012. 

Ссылка на материал:

Пукита, Е. А. Проработка семейной памяти о Германии в фильмах [Электронный ресурс] // Пукита Елена Анатольевна // RU Public History: Портал публичной истории. — Режим доступа : http://rupublichistory.ru/autors/pages/blog_dmitriy_maksimenko/tver_v_poiskah_sebya.html  Дата первого опубликования 08.10.2017.